Прорыв к правде

Год назад по случаю 65-летия Великой Победы было много мероприятий и, пожалуй, одно событие — презентация книги «Мы все войны шальные дети…», которую издал на свои средства государственный архив Саратовской области. В сборник вошли три фронтовых дневника жителей губернии — Анатолия Дзяковича, Ивана Кузнецова и Марата Шпилева. Книга уникальна тем, что, по сути, впервые дневники бойцов Великой Отечественной войны были изданы без купюр. Благодаря нашим архивистам мы можем узнать правду о войне, рассказанную не спустя долгие годы, когда память что-то стирает или ретуширует, а почти в момент пережитых бойцами событий.

Сегодня познакомим (конечно, с сокращением) с дневником саратовца Анатолия Дзяковича. После войны он вернулся в Саратов, преподавал химию в индустриальном техникуме. Среди его воспитанников был и Юрий Гагарин. Умер Анатолий Николаевич в 1968 году. Ему было 58 лет. Нет сомнений, что его здоровье было подорвано нечеловеческими испытаниями.

Окружение и плен: «От поднятой земли настали сумерки»

В записях, кратких и обрывистых, слова стерты, ведь он писал карандашом, с 1 октября до 1 декабря 1941 года Анатолий Николаевич сообщал о том, как попал в окружение и пытался вырваться из него… Цитирую без указания дат.

«Непрерывно громила немецкая авиация. От поднятой земли настали сумерки. Вся связь уничтожена. Мы разбиты вдребезги. …Во время первого боя разбиты очки. Страшно трудно без них.

…Совсем нет сил. За 20 часов прошли 6 км. Болота. Шли по шею в воде. Сушиться негде. Едим только сырые грибы».
Вспомнились истории наших ветеранов — участников войны, которым была оформлена инвалидность в мирные годы, их жалобы и негодование, что им льготы не давали как инвалидам ВОВ, поскольку у них не было справок о том, что их здоровье покалечило пребывание на фронте. Помнится, один из таких «отверженных» произнес: «Да, мы там на курортах загорали!»

Дзякович, переходя фронт, был ранен, 2 дня без сознания, очнулся в лагере для военнопленных в Могилеве.

«2.12.41. …Очень много пленных — до 500 в день — мрут от голода. Некоторые таскают под руки мертвого и получают на него как на живого».

В другом месте Анатолий записал, что врачи оставляли умерших в лазарете, чтобы получать на них еду и отдавать живым пациентам.

«3.12.41. Альфонс (его фамилия Нибелунги) убил палкой 5 человек, а вчера 2-х. Когда меня везли в Могилев, по дороге из тех, что везли меня, — убили 1-го за подкручивание обмотки, 1-го за отдых, 1 закакал, 3-х за картошку… Надо уходить из лагеря. Сегодня зарыли в одну яму 410 человек. Скоро умрут все… Шеф кухни В. Рубан грабит и делает подарки немцам. Рубан жил в Саратове и Энгельсе. Если найдет ценное, забьет насмерть…

4.12.41. Нашли возможность пускать людей на волю. Мишка водит за дровами на аэродром и отпускает. Мог бы и сам уйти, но мы с Лешкой не можем (Михаил Дудников и Алексей Упорников — земляки-саратовцы. Анатолий познакомился с ними в лагере. Затем вместе партизанили, уйдя из плена. Но Михаил погиб в первом бою после соединения их группы с частями Красной армии. Алексей прошел всю войну, но не вернулся в Саратов, остался жить в Белоруссии. — Ред.).

5.12.41. …Страшно, но другого пути нет. Немцы продажны… У мертвых буду вырывать золотые зубы и откупимся. Сегодня уже достал 2 коронки…

17.12.41. С 1 октября по 15 декабря в лагерь прибыло 42000 пленных. Около 2000 отпущено на работы. Сейчас в лагере 6500, значит, 33500 погибло за 2,5 месяца».

В тылу врага: «Или пью, или тоскую»

Анатолий набрал необходимое количество зубов и коронок и приобрел за них три документа — «отпуска в Гомель на работы». Однако чуть не попались. Они уже стояли со своими «мелкими офицерскими вещичками» у проволочных заграждений лагеря вместе с русским комендантом (получившим золотую мзду), когда подошел немецкий комендант (видимо, не получивший на лапу зубы и коронки) и приказал их не выпускать. Коменданты пошли договариваться. А часовой-австриец не вник в спор. Ребята показали ему свои документы, и он их пропустил. В Гомель они не поехали, так как у Михаила в Жлобине была родня его жены. Анатолий устроился на кирпичный завод техноруком.

«16.2.42. Много пью самогона в компании Л. Кураша — директора завода, Забелина — бургомистра района (хороший человек, но пьяница), Гришки Ермоленко — гада и пьяницы, бургомистра города, Кашина Михаила — шефа полиции. Приказывают: комбинируй и воруй, как хочешь, но чтобы самогон был…

7.3.42. Или пью, или тоскую. Спорил с Т.М., она: первое — человеконенавистница, второе — горой за немецкую власть.

10.6.42. Много езжу по деревням. Настроение у большинства антигерманское, но активных действий нет. Очевидно, сколачиваются подпольные группки, но меня как немецкого работника боятся. Ничего, поближе узнают — все будет в порядке».

«1.11.42. Почти всех вдов, красноармеек, сирот в той или иной степени мне удалось освободить от нормировок (оккупационный сельхозналог на крестьянское хозяйство. — Ред.). Жалко, что очень много у меня деревень, и я опаздываю. Приеду, оказывается, староста уж постарался перед панами…»

Конечно, жить пусть и в сытом, но плену Анатолий не мог. Они с Михаилом еще в лагере решили добраться до армии или партизан. И 23 мая 1943 года им удалось осуществить задуманное. В партизанах они пробыли до конца июня 1944 года. Последняя запись в дневнике —

«28.6.44.Среда. Соединились с армией».

В партизанах: «Сгниваю заживо…»

Первые «лесные» записи полны сообщениями о диверсиях, в которых участвовал Анатолий: «Уничтожили 6 км связи… столбы порезали, проволоку порвали, чашки покололи. Помогали нам с большой охотой крестьяне.

…Ночью сожгли немецкую казарму… Казарма только отстроена.

…Наша группа (диверсионная. — Ред.) пустила под откос поезд. Паровоз и 12 вагонов разбиты».

Но тональность меняется. Диверсии совершают, но вот ожидаемый фронт не подходит, и дни на болоте изнурительны, и нечеловеческими усилиями надо было сохранить в себе… человека.

«7.7.43. Ехали через Антоновку, которая сожжена… Жители частично перебиты, частично разбежались. Детишки были брошены в колодец, и к ним вслед брошена граната.

На восходе нас разбудили выстрелы. Немцы окружили деревню. Убегали под огнем… сейчас сидим в болоте все сырые по шею. Холодно, болото воняет. Собралось нас из разных групп человек 10 да гражданских человек 15. Неужели придется погибнуть?.. Смерти не боюсь, раны боюсь. Если попадешься раненый, будут мучить.

10.7.43. На место ночевки пришли в 12 ночи… Предполагаем, что находимся внутри большого кольца …Боже мой, какая тоска! Живем на нервах. Бесконечное ожидание смерти, со дня на день, с часа на час. Как часто у нас царит паника. Во время нее никто не остановится перевязать рану или помочь выйти из огня в укромное место.

11.7.43, воскресенье. …Все группы разбежались, осталась только наша — 9 человек. 8 винтовок на всех. Мы думаем пересидеть «кота» (облаву. — Ред.) здесь… Сгниваю заживо: количество чирьев на спине не поддается учету.

25.11.43. …Наше положение очень тяжелое. Отряда нет, а нас 6 человек, из них 2 труса и 2 щенка. Зачем нас бросили на верную смерть? Если для диверсий, то должны были дать материал, а его нет вот уж месяца полтора. Свой почти кончился. Ночевали сегодня в будане (видимо, землянка. — Ред.). Сделан так, что без собаки не найдешь.

29.11.43. Ночью спим плохо. Подошла вода. Пришлось отливать… еще раз — 30 ведер. Настил, где спим, сделали более высоким на 10 см. Теперь сесть у нас можно, только опустив голову на грудь и согнув спину.

5.12.43, воскресенье. …День Сталинской конституции. Я надеялся этот день провести в армии, а приходится встречать его в яме, сидя жопой в воде.

4.1.44, вторник. Вчера был в Кругах, немцы тоже там, да очень в баню захотелось. Сидел у Спирки, только вышел, туда немец. Пока мылся в бане, прибыла часть, гнавшая беженцев… Погода х…вая, идет дождь. Утром отлили 100 ведер.

9.1.44, воскресенье. Упорников все настаивает, чтобы его сделать постоянным поваром в группе. Решил взять девку или одинокую бабу, а Упорникова поставить в положение дармоеда. Если это не поможет, выгоню с группы… Трус и подленькая личность, любящая только бомбежку и расстрел в затылок…

18.1.44, вторник. …16 января около 10 утра стоявший на часах Упорников крикнул в будан: «Немцы!» — и кинулся бежать, бросив винтовку… Каратели уже окружили будан. Все. Смерть, неизбежная, неотвратимая… Сказал Сеноженскому вставить в мину капсюль, остальным лезть в секретный ход. Как только мы влезли в ход, в трубу печки немцы бросили гранату, затем вторую. Смягченные поворотами и расстоянием, в уши болезненно ударили воздушные волны разрывов. Нашли дверь, открыли и бросили гранату, сдетонировала мина… Взрыв нашей мины заставил немцев не спускаться в будан, опасаясь нового сюрприза, тем более что после такого взрыва в будане не могло остаться ничего живого… С нашего будана началась расправа. Перебили человек 150 женщин и детей, 20 мужчин… У Лиса — жену и 4-х детей. Буданы сожгли, и по лесу идет запах горелого мяса и картошки. У Лиса один мальчик уцелел: когда к нему, лежащему на снегу, подходил немец, он хотел встать и бежать, а немец сказал: «Лежи, мальчик, а то мои камрады убьют». И верно. Он уцелел.

19.1.44, среда. Уцелевшие все еще разыскивают и хоронят убитых. Многие в буданах погорели заживо. Приходится делать могилы там, где лежат груды праха и костей.

21.1.44, пятница. …Сегодня нашли трупы женщины с ребенком. У женщины выстрелом разворочена голова, нет лица, а ребенок — голенький пузан в возрасте от года до полутора лет — замерз на груди у матери.

9.2.44, среда. Осмотрел продукты, которые мы едим: мясо — тухлое, сначала кипятится в воде, вода выливается, а затем из него варится суп. Сухари покрыты плесенью, перед употреблением обугливаются, картофель мороженый. С нами живет серый кот, умудряющийся нас находить даже в том случае, если мы переходим жить на новое место. Вот и теперь (вчера) он с криком явился на наше новое жительство.

12.2.44, суббота. …Весь день, мокрые и голодные, мы бродили по лесу, уходя от немцев…  Когда бегали от немцев, от нас не отставал кот, который все время орал. Хотел повесить, но Рая взяла его под опеку и носила под пальто. Ночь прошла тревожно. Сейчас, привязав кота в будане, сидим в бору и ждем, «что день грядущий нам готовит.

14.2.44, понедельник. …Кот перешел на житье в наш старый подземный дворец. Очевидно, ему не понравилось то, что мы, уходя, его привязываем.

31.5.44, вторник. …Люди жалуются на партизан, пришедших из группы Кароля и Подполковника. За неделю пребывания здесь они взяли 5 коров. Мясо меняют на табак и самогон (посредством Ермила)… С Полянок жалуются на то, что они отобрали деньги (серебряных полтинников около 90 штук), которые проиграли Ермилу из Печек. Гражданин Лаптев пришел с жалобой, что у него взяли табак, сало, белье, хорошие верхние вещи. Что постарей, прожгли папиросами, бросили в болото, крупу рассыпали по земле.

21.6.44, среда. Вернулись ребята из похода за коровами. Коров не привели. Лазанье по всяким мелким делам по деревням… сделали то, что во всех деревнях засады. Писчик днем взял в Брусово корову, бабы и ребятишки его догнали и корову отобрали…

…Видел Николая, говорит, что в армию идти на соединение не хочет, потому что «там херовые порядки: и полицаев, и партизан загоняют в дисциплинарные батальоны на передовую».

Да несудимы будем… Священную войну выиграли эти люди. Они смогли жить в болотах, питаться тухлятиной. Видеть чудовищное насилие и, зверея (доходило и до этого), остановиться. Они не античные герои из мифов. В них нет силы былинных богатырей. Они простые. У них чирьи на спинах. Они страдают даже во снах: «Сейчас видел сон. Будто я в Саратове. Дома никого нет, пошел к Селивестровым. Но что там делал — не знаю. По дороге назад встретил Бориса Исаевича (он умер), который притворяется дурачком. Проходящие детишки дергают его за нос. Он мне сообщил, что Цецилия ушла гулять с неким Верпуловым, не работает и живет на его средства…» Цецилия — жена Анатолия, как вы понимаете. Вот ведь что могло присниться партизану! А вот его сон после кровавых событий, которые были процитированы ранее: «Мучили кошмары: немцы привязывали меня к кресту за руки, ноги, пояс и шею змеями и насиловали жену, также связанную змеями…» Вот такие сны и такая же действительность. И там, и там — кошмар. И длится он не день и не месяц. Удержаться на ногах и не оскотиниться — уже подвиг. И ходить на диверсии, думая, а не примут ли в своей же армии за полицая, тоже подвиг. И поклон им, удержавшимся и не сдавшимся.

Прочел дневник партизана Станислав Шалункин