Формулы любви

Алексей Слаповский:  «Любовь — единственное средство не думать о себе!»

Его имя сто­ит се­год­ня од­ним из пер­вых в пе­реч­не та­ла­нт­ли­вых и ус­пеш­ных лю­дей, по­да­рен­ных Са­ра­то­вом Рос­сии. Его зна­ют как ав­то­ра сце­на­ри­ев те­ле­се­ри­а­лов «Учас­ток», «Ос­та­нов­ка по тре­бо­ва­нию», «Пя­тый угол», те­ле­филь­мов по собствен­ным кни­гам «Я  — не я» и «Синд­ром фе­ник­са».  В те­ат­рах от Сток­голь­ма до Сид­нея и от Ка­ли­ни­нг­ра­да до Вла­ди­вос­то­ка идут его пь­е­сы.

В книж­ных ма­га­зи­нах каж­дый год по­яв­ля­ют­ся но­вые кни­ги его про­зы, из ко­то­рых мне хо­чет­ся от­ме­тить не­о­быч­ный по сю­же­ту ро­ман «Пер­вое вто­рое при­ше­ст­вие», зас­тав­ля­ю­щий за­ду­мать­ся о том, что есть че­ло­век, «Пе­ре­суд» и толь­ко что вы­шед­ший ро­ман «Боль­шая кни­га пе­ре­мен».

Ког­да я по­ин­те­ре­со­ва­лась, что ду­ма­ет пи­са­тель о люб­ви, по­лу­чи­ла от­вет: «Все свои мыс­ли  на эту те­му вы­ра­жаю в ро­ма­не, ко­то­рый сей­час пи­шу». По­бы­вав в Моск­ве, я имею честь пе­ре­дать че­рез «МК» в Са­ра­то­ве» от Алек­сея Сла­по­вс­ко­го при­вет са­ра­тов­цам и его позд­рав­ле­ния род­но­му го­ро­ду.

— По ва­ше­му ро­ма­ну «Пе­ре­суд» пла­ни­ро­ва­ли снять фильм.

— Это бу­дет те­ле­ви­зи­он­ный ху­до­же­ст­вен­ный фильм. Я на­смот­рел­ся про­кат­но­го оте­че­ст­вен­но­го ки­но и по­нял, что с ним боль­шие проб­ле­мы. Нет ин­ду­ст­рии – нет ка­че­ст­ва.  Воз­мож­нос­тей на те­ле­ви­де­нии сей­час, как ни стран­но,  боль­ше, чем в ки­но, ко­то­рое те­перь у нас ли­бо ком­мер­чес­кое, ли­бо су­гу­бо ав­то­рс­кое, где сце­на­рист — че­ло­век да­ле­ко не глав­ный. Твор­чес­кие ам­би­ции ав­то­ра мо­гут сей­час быть ре­а­ли­зо­ва­ны луч­ше имен­но на те­ле­ви­де­нии.

Про­дю­се­ры бу­ду­ще­го филь­ма ока­за­лись уди­ви­тель­но по­ни­ма­ю­щи­ми людь­ми. Они мне вдруг ска­за­ли: «Нам хо­чет­ся пси­хо­ло­гии, а не по ме­ло­чам». Это так ред­ко по ны­неш­не­му вре­ме­ни! От ма­лей­ше­го ус­лож­не­ния ге­ро­ев  нын­че про­дю­се­ры отк­ре­щи­ва­ют­ся как от чу­мы. Я  об­ра­до­вал­ся та­ко­му под­хо­ду и с удо­воль­стви­ем сог­ла­сил­ся на этот про­ект.

А вско­ре, ес­ли ни­че­го не слу­чит­ся, нач­нем с Сер­ге­ем Пус­ке­па­ли­сом де­лать фильм с ра­бо­чим наз­ва­ни­ем «Клинч». По мо­ей пь­е­се, он – ре­жис­сер. Глав­ная за­да­ча – снять хо­ро­шее ки­но. Не плос­кое, не скуч­ное, серь­ез­ное, но что­бы ув­ле­ка­ло.
Не люб­лю вы­ду­ман­ные по­ня­тия «дру­гое ки­но», «ав­то­рс­кое ки­но».  Ки­но сни­ма­ет­ся для лю­дей: ум­ных, глу­пых, раз­ных. Осо­бен­но ме­ня удив­ля­ет, ког­да го­во­рят: «Мы хо­тим снять фес­ти­валь­ное ки­но». Еще не зап­ла­ни­ро­ва­ны фес­ти­ва­ли, но они уже все прос­чи­та­ли. Да­же за­вид­но. На са­мом де­ле фес­ти­ва­ли не цель, а ре­зуль­тат. 

— А как с филь­мом по кни­ге «Пер­вое вто­рое при­ше­ст­вие»?

— Слож­но. По­ба­и­ва­юсь мо­мен­та на­ча­ла ра­бо­ты. Иног­да ду­маю: а хо­ро­шо ли во­об­ще, что кни­ги эк­ра­ни­зи­ру­ют­ся? Мне рань­ше ка­за­лось, что хо­ро­шо, ведь это по­пу­ля­ри­за­ция книг.  Се­ри­ал «Иди­от» или «Со­бачье серд­це» — поч­ти эта­лон эк­ра­ни­за­ции. Но это бы­ва­ет в пя­ти слу­ча­ях из ста.

У ме­ня три про­фес­сии. Ос­нов­ная, глав­ная — про­за­ик, вто­рая  — дра­ма­тург, и толь­ко в-треть­их я — сце­на­рист. По­э­то­му имею воз­мож­ность их срав­ни­вать. Са­мая не­за­ви­си­мая — пи­са­тель. В этом ка­че­ст­ве я не­за­ви­сим ни от ко­го, кро­ме ум­ных ре­дак­то­ров, на ко­то­рых мне ве­зет. Дра­ма­тург за­ви­сим от то­го, как те­атр ин­те­рп­ре­ти­ру­ет его пье­су. Пь­е­са мо­жет быть за­ме­ча­тель­на в чте­нии, но пос­та­нов­ка обер­нет­ся про­ва­лом. Тог­да си­дишь в за­ле и ду­ма­ешь: «Ка­кую же дрянь я на­пи­сал!» А бы­ва­ют, на­о­бо­рот, не­о­жи­дан­ные отк­ры­тия в сво­их собствен­ных пь­е­сах. Спек­так­ли мо­гут пос­та­вить по-раз­но­му в раз­ных те­ат­рах и го­ро­дах. А вот сце­на­рий для филь­ма — вещь од­но­ра­зо­вая, тут уж как сня­ли, так и сня­ли. По­э­то­му са­мая за­ви­си­мая из этих про­фес­сий — сце­на­рист. С этим труд­но ми­рить­ся, но это факт.

— Что вы ис­пы­ты­ва­е­те, ког­да смот­ри­те се­ри­а­лы, сня­тые по ва­шим сце­на­ри­ям?

— Я обыч­но абстра­ги­ру­юсь от собствен­но­го текс­та. Для ме­ня важ­нее ра­бо­та ре­жис­се­ра и ар­тис­тов. Ска­зать, что я ис­пы­ты­ваю от это­го чрез­вы­чай­ные эмо­ции, нель­зя. Для ме­ня ра­бо­та за­кан­чи­ва­ет­ся в тот мо­мент, ког­да до­пи­сал сце­на­рий. Ме­ня вол­ну­ют об­ра­зы, бук­вы, сло­ва. А фильм как ко­неч­ный ва­ри­ант — это уже не мое де­ти­ще, а ре­жис­се­ра, про­дю­се­ра, ак­те­ров, ос­ве­ти­те­лей, зву­ко­опе­ра­то­ра. А вот как пи­са­тель я час­то ду­маю: луч­ше бы лю­ди вмес­то те­ле­ви­зо­ра кни­ги чи­та­ли!

— Мне ка­жет­ся, что мно­гие пок­лон­ни­ки се­ри­а­лов книг во­об­ще не чи­та­ют. У них дру­гой об­раз мыш­ле­ния.

— Бы­ва­ет по-раз­но­му. Я и сам мо­гу пос­мот­реть се­ри­ал. Осо­бен­но мне нра­вит­ся аме­ри­ка­нс­кий се­ри­ал «Же­на­ты, с деть­ми». Из не­го сде­ла­ли ана­лог, да­ле­кий от на­шей жиз­ни. А вот ори­ги­нал мне нра­вит­ся. Ко­мич­ный, ве­се­лый и не та­кой уж прос­той. Пом­ню, ког­да-то с удо­воль­стви­ем пос­мот­рел нес­коль­ко се­рий «Сан­ты-Бар­ба­ры», и зна­е­те по­че­му? Мне нра­ви­лись при­чес­ки и ма­ки­яж жен­щин 80-х го­дов. Они все бы­ли та­кие кра­си­вые, так сле­ди­ли за со­бой! Я смот­рел на эту за­ман­чи­вую кар­тин­ку, и мне бы­ло аб­со­лют­но все рав­но, о чем там они го­во­рят и спо­рят.

— Что вам ин­те­рес­но чи­тать?

— Это не та­кой прос­той воп­рос, как ка­жет­ся. По­то­му что ли­те­ра­ту­ра — ведь для че­го она? Там долж­но быть про жизнь и про смерть.

— А про лю­бовь? Не­о­бя­за­тель­но?

— Лю­бовь уже де­ло вто­рое! Час­то лю­бовь — прос­то ук­ра­ше­ние. На са­мом де­ле ник­то из боль­ших пи­са­те­лей про лю­бовь не пи­сал. Возь­ми­те Дос­то­е­вс­ко­го. Что, у не­го раз­ве про лю­бовь?

— А у ме­ня от всей рус­ской ли­те­ра­ту­ры ХIX ве­ка бы­ло ощу­ще­ние, что вся она имен­но про лю­бовь, что вся она ут­ве­рж­да­ет: лю­бовь — вот са­мое глав­ное в жиз­ни!

— Рус­ская ли­те­ра­ту­ра ХIX ве­ка, как и лю­бая дру­гая ли­те­ра­ту­ра, о том, что у каж­до­го че­ло­ве­ка есть предс­тав­ле­ния о не­кой иде­аль­ной жиз­ни. И каж­дый че­ло­век, ес­ли он адек­ват­ный, сво­ей жизнью в ка­кой-то сте­пе­ни не­до­во­лен. И слом про­ис­хо­дит, ког­да че­ло­век пы­та­ет­ся что-то сде­лать с той жизнью, ко­то­рая ему ка­жет­ся скуч­ной, на­до­ев­шей, неп­ра­виль­ной. То есть иде­ал — это не­бо, а жизнь — зем­ля. Имен­но об этом вся ли­те­ра­ту­ра. А вот что слу­жит лест­ни­цей, по ко­то­рой че­ло­век пы­та­ет­ся вска­раб­кать­ся в иную ре­аль­ность или действи­тель­ность, — лю­бовь, ре­ли­гия, у ко­го что, это… не то, что не важ­но, но, по­верь­те, к люб­ви все не сво­дит­ся. Лю­бовь — это толь­ко сред­ство. На са­мом де­ле ни­ка­кой люб­ви в клас­си­чес­ком по­ни­ма­нии это­го сло­ва нет.

— Вот это отк­ры­тие! Вы за­кон­чи­ли кни­гу, в ко­то­рой вы­ра­зи­ли свое от­но­ше­ние к это­му не­по­нят­но­му, за­га­доч­но­му, не­пос­ти­жи­мо­му чувству, и вот я слы­шу от вас, что люб­ви нет?

— Я не хо­тел вы­ра­зить­ся так ка­те­го­рич­но. Под сло­вом «лю­бовь», как пра­ви­ло, по­ни­ма­ют обост­рен­ное по­ло­вое вле­че­ние или еще что-ни­будь в этом ду­хе. Пра­виль­но, что сказ­ки за­кан­чи­ва­ют­ся свадь­бой, а пос­ле свадь­бы уже ни­че­го не по­ка­зы­ва­ют. Он ее по­лю­бил, и из-за это­го рас­кру­чи­ва­ет­ся не­кий сю­жет. Но ведь де­ло не в этом! А в том, что че­ло­век хо­чет ме­нять­ся. Без это­го же­ла­ния пе­ре­мен, без этой пот­реб­нос­ти че­ло­век мертв. Мы ме­ня­ем­ся каж­дый день. И мы хо­тим это­го — осоз­нан­но или нет.

— По­че­му же тог­да все сказ­ки, ко­то­рые пе­ре­да­ва­ло че­ло­ве­че­ст­во из по­ко­ле­ния в по­ко­ле­ние, все пес­ни — об этой са­мой люб­ви?

— Лю­ди прос­то не зна­ют, как ина­че наз­вать то, что с ни­ми про­ис­хо­дит. И упот­реб­ля­ют то сло­во, ко­то­рое при­выч­но, ко­то­рое на слу­ху.

— А как же пла­то­ни­чес­кая лю­бовь? Как объ­яс­нить слу­чаи, ког­да, пе­ре­жив смерть лю­би­мо­го, че­ло­век не вы­тес­ня­ет вос­по­ми­на­ния о нем, а на про­тя­же­нии мно­гих лет не мо­жет ни за­быть его, ни за­ме­нить? Или ког­да че­ло­век (не­важ­но — им­пуль­сив­но или же осоз­нан­но и об­ду­ман­но) жерт­ву­ет сво­ей жизнью ра­ди то­го, что­бы спас­ти жизнь лю­би­мо­го че­ло­ве­ка? Раз­ве все это мож­но объ­яс­нить «обост­рен­ным сек­су­аль­ным вле­че­ни­ем»?

— Ког­да мы го­во­рим про лю­бовь, то по­че­му-то сра­зу ду­ма­ем про лю­бовь муж­чи­ны и жен­щи­ны, сра­ба­ты­ва­ет имен­но этот сте­ре­о­тип. Я же по­ни­маю, что лю­бовь — это един­ствен­ное сред­ство для че­ло­ве­ка не чувство­вать се­бя…

— Оди­но­ким?

— Ко­неч­но! По­то­му что, как бы мы ни кру­ти­ли, но че­ло­век — еди­ни­ца ав­то­ном­ная. Его Я, его Эго для не­го силь­нее все­го, что су­ще­ст­ву­ет вок­руг. И че­ло­век от это­го ра­но или позд­но ус­та­ет. Он по­ни­ма­ет, что это не сов­сем пра­виль­но. И действи­тель­но, это не сов­сем пра­виль­но. Пос­мот­ри­те на со­об­ще­ст­ва рас­те­ний. Бес­смыс­лен­ные су­ще­ст­ва умуд­ря­ют­ся кор­ня­ми, стеб­ля­ми, листь­я­ми про­ни­кать друг в дру­га. Для че­ло­ве­ка лю­бовь — един­ствен­ное сред­ство не ду­мать о се­бе. А ду­мать еще о ком-то.

— Пусть я с хо­ду сей­час не мо­гу вспом­нить при­мер из рус­ской ли­те­ра­ту­ры, где бы­ла бы вы­ра­же­на эта мысль од­ним пред­ло­же­ни­ем. Но вот в пь­е­се Ос­ка­ра Уайль­да, ко­то­рый гор­дил­ся, что все фи­ло­со­фс­кие сис­те­мы умел воп­ло­тить в од­ной фра­зе, ге­рой ут­ве­рж­да­ет: «Лю­бовь, а не не­мец­кая фи­ло­со­фия, ос­но­ва жиз­ни. По край­ней ме­ре, на­шей зем­ной жиз­ни!» Про­ком­мен­ти­руй­те, по­жа­луйс­та, эту мысль.

— Лю­бовь как неч­то век­тор­ное? То есть «я – ко­го-то?»  Мысль кра­си­вая, но к это­му все не сво­дит­ся.  На са­мом де­ле жизнь толь­ко тог­да и ин­те­рес­на, ког­да твои эго­ис­тич­ные уст­рем­ле­ния стал­ки­ва­ют­ся или сме­ши­ва­ют­ся, или соп­ря­га­ют­ся, или да­же прет­во­ря­ют­ся в уст­рем­ле­ния дру­гих лю­дей. И это бес­ко­неч­но ра­ду­ет. Ведь че­ло­век, как из­ве­ст­но, — един­ствен­ный в при­ро­де, кто спо­со­бен (действи­тель­но спо­со­бен, я это знаю!) по­чу­в­ство­вать чу­жую боль. Вы ни­ког­да не ви­де­ли филь­мы BBC про жи­вот­ных?

— Мне пон­ра­вил­ся из этой се­рии фильм о кош­ках.

— Я пос­мот­рел поч­ти все филь­мы, что они вы­пус­ка­ли. Зна­е­те, ме­ня всег­да по­ра­жа­ют в них кад­ры, ког­да пан­те­ра, лев, ко­ро­че, хищ­ник на­па­да­ет на ста­до ан­ти­лоп или дру­гих мир­ных жи­вот­ных, ко­то­рые жу­ют тра­ву. Он на­па­да­ет на од­но из них, тер­за­ет, раз­ди­ра­ет, по­жи­ра­ет. А что же дру­гие из это­го ста­да? Ког­да уже ми­но­ва­ла по­го­ня, они аб­со­лют­но спо­кой­ны. Все уже про­и­зош­ло. Для них бе­да прош­ла сто­ро­ной. Жи­вот­ное, по­ка не ис­пу­га­но, не по­ни­ма­ет, что та­кое страх. По­ка ему не вон­зи­лись в шею клы­ки или ког­ти, оно не по­ни­ма­ет, что та­кое боль. А вот че­ло­век на­де­лен  спо­соб­ностью пред­став­лять, что, ес­ли дру­го­му че­ло­ве­ку слиш­ком силь­но сжать ру­ку, то­му бу­дет боль­но. Это бес­цен­ней­шее ка­че­ст­во, ко­то­рое есть толь­ко у че­ло­ве­ка! Ведь это на са­мом-то де­ле и есть фор­ма люб­ви. Лю­бовь — это дар во­об­ра­же­ния. Че­ло­ве­ку дан дар во­об­ра­жать то, че­го он сам не ис­пы­ты­ва­ет.  Бы­ва­ет иног­да, что вы пла­че­те, смот­ря пе­чаль­ные филь­мы, а смот­ря ве­се­лые — сме­етесь? А ведь лич­но вас при­ду­ман­ная и ра­зыг­ран­ная кем-то си­ту­а­ция ни­ко­им об­ра­зом не ка­са­ет­ся! Это мы на­зы­ва­ем со­пе­ре­жи­ва­ни­ем. И имен­но по­э­то­му мы пе­рес­мат­ри­ва­ем не­ко­то­рые филь­мы, по два-три-че­ты­ре ра­за пе­ре­чи­ты­ва­ем не­ко­то­рые кни­ги, «мур­лы­чем» од­ни и те же пес­ни. Ес­ли ка­ко­го-то че­ло­ве­ка, как и лю­би­мую кни­гу, вам хо­чет­ся уви­деть во вто­рой, а по­том и в тре­тий раз, зна­чит, за­пах­ло чем-то, что лю­ди об­ле­ка­ют в сло­во «лю­бовь». Вот и все!

Тать­я­на Ли­си­на