Авангард Леонтьев: «Романтизм - любимейшее мной свойство!»

Народный артист России, одна из звезд МХТ Авангард Леонтьев принимал государственные экзамены у студентов курса народного артиста России Александра Галко.

— Авангард Николаевич, ваш брат погиб на войне. Говорят, что люди, чьи братья или сестры умирают еще до их рождения, обладают как бы двойной душевной силой, двойной энергетикой. Вы это на себе ощущаете?

— Нет. Меня другое волнует. Артист Андрей Мягков однажды сказал мне: а ведь если бы твой брат не погиб, ты бы не родился. Я смотрю на жизнь именно так и осознаю, что мне слишком дорого досталось мое бытие. Не сомневаюсь: мой брат был лучше меня. Он изначально принадлежал к чистому, романтическому поколению. Хотел идти воевать за родину и на каждом своем треугольнике с войны еще и рисовал что-то: Спасскую башню или «Смерть фашистам!» выводил. Он принадлежал к поколению идеалистов, романтиков. Человек, на мой взгляд, должен быть идеалистом. Сейчас идеалистов становится мало. Они заменяются прагматиками. А идеализм, он для совершенствования личности целебен. Человек, увы, во многих проявлениях недалеко ушел от животного, а идеализм и есть тот защитный слой, который предостерегает, спасает, уводит от проявлений всего низменного…

— Авангард Николаевич, что вас особенно настораживает в сегодняшней действительности и в сегодняшней молодежи?

— Среди молодежи множится число представителей компьютерного поколения — нечитающих или читающих крайне мало. Не умеют размышлять, сопоставлять, задавать себе главные жизненные вопросы: откуда мы пришли, для чего мы здесь? Россия дичает. Об этом свидетельствуют и результаты многих ЕГЭ, и просто атмосфера в обществе, когда люди не хотят читать, не умеют и, главное, не желают общаться. Все это прискорбно. Телевизионная продукция подавляющего большинства телеканалов являет собой цинизм, ложь и желчь.

— А театр способен противостоять столь печальному информационному полю?

— Правда в том, что мы постепенно утрачиваем и русский репертуарный театр, где было много классики. Театры существуют в режиме самоокупаемости. Государственная поддержка большинству театров минимальна, поэтому, будучи поставленными в условия рынка, учреждения культуры стремятся выживать кто как может. Многие сцены становятся похожи на шоу, и новомодные театральные режиссеры убеждены, я цитирую модное ныне изречение: пипл все съест. Люди и впрямь потребляют то, что им дают. Сознание, вкус ведь подвержены развращению, упрощению и опошлению. Но при том всем я уверен: несмотря на все эти грустные реалии, классический театр силен совсем другим. Зритель приходит не на спецэффекты посмотреть и не громкую музыку послушать и даже не медийные лица модных персонажей рассмотреть. Сила человеческих чувств, любовь, гнев, радость, стремление соприкоснуться со всем этим — единственный повод прийти в театр.

— Рецепт воспитания достойного человека и вне театральных стен у вас есть?

— Недавно прочитал интервью с Фазилем Искандером. Он очень хорошо сказал: надо любить, а остальное приложится. Моя мама меня безмерно любила, я это чувствовал, и поэтому те нравственные советы, которые она мне давала, легко ложились на сознание. Мама, помню, говорила: сынок, если ты идешь и видишь на дороге деньги, не бери их. Они не твои. То есть мамино представление о жизни было таково, что она навсегда искоренила во мне даже малейший позыв присвоить что-то чужое. Подобное — после общения с ней — было абсолютно невозможно. Уважение к учителям она мне тоже привила. Ведь с уважения к учителям начинается ученик. А сейчас мы что часто наблюдаем? Школьник принесет  отрицательную отметку, родители тут же гневно, в присутствии ребенка начинают выражать желание разобраться с никуда не годным педагогом. Это противоестественно! Школу не должно, постыдно и опасно превращать в сферу обслуживания!

— Вы играли в спектаклях самых разных режиссеров и одновременно актеров — у Машкова, Михаила Ефремова. Как бы вы определили их почерк?

— Мне чрезвычайно импонирует машковский подход к режиссуре. Он интересно работает с актерами и делает масштабные человеко-роли. Что касается Михаила, то мне кажется, что его сильная сторона — актерская. Он яркий буффонный артист, но при этом обладающий чувством равновесия, никогда не пережимающий с красками актерской палитры.

— Ефремов-старший был просто гением.

— Думаю, что и младший актерской гениальностью не уступает.

— Многие коллеги отзываются о вас как о высоконравственном человеке. Ответьте тогда: как вам удалось воплотить образ Чичикова, ведь актер ищет черты своего героя в себе?

— Надо просто тщательнее по всем сусекам своей души пройтись, и там чего только не обнаружишь! Как ни успокаивай, ни уговаривай себя, что ты хороший, после ревизии душевных кладовых такое в себе обнаруживаешь! А потом Чичиков еще не предел мерзости. Был ведь еще и черт в «Братьях Карамазовых».

— Не страшно было браться за такую роль?!

— Нисколько, потому как мы, люди, порой гораздо страшнее черта.

— Писатель, представляющийся вам наиболее загадочным и жертвенным одновременно?

— Гоголь. Второго такого таланта ни в русской, ни в мировой литературе просто нет. Он ведь и погиб под тяжестью задачи, которую перед собой ставил. Он хотел быть полезным России, жаждал нравственно поднять ее. А потом, когда развуверился в собственном даре и сжег рукопись, это подкосило его. Он ведь и умер от осознания собственного несовершенства и бессилия преобразить мир вокруг. Он так хотел помочь своей Родине, так стремился начертить перспективу полета птицы-тройки, которой бы управляли не мерзавцы чичиковы, а умные и передовые люди. Но… Ничего этого не сбылось.

— Ваш самый любимый роман в русской литературе?

— «Война и мир».

— Вы стали редактором сборника, посвященного незаурядной женщине — Анне Гавриловне Бовшек, в театральной студии которой учились. Для того чтобы актер захотел выпустить книгу о другом человеке, мотивация должна быть очень сильной.

— Мотивация может быть только одна — уважение и благодарность. Анна Гавриловна руководила художественной студией при московском Дворце пионеров четверть века. Учила нас, своих воспитанников, исключительно на классическом репертуаре: Тютчев, Лермонтов. Необыкновенная женщина! В молодости, во время империалистической войны, она, ученица Станиславского и Евгения Вахтангова, ушла из театра в сестры милосердия. Во время Великой Отечественной никуда не эвакуировалась из столицы, продолжая заниматься любимым делом — воспитанием детей. Анна Гавриловна уже была в летах, когда один из директоров Дворца пионеров потребовал от нее ввести в преподавательский репертуар какие-то идеологически важные вещи — про партсъезды, колхозы, урожаи, надои  и тому подобное. Анна Гавриловна, естественно, ничего этого не сделала и просто уволилась с работы. Перешла под своды музея Пушкина, и вслед за ней сюда потянулись ее воспитанники. Среди учеников Анны Гавриловны Людмила Касаткина, Ролан Быков, Сергей Никоненко. Но главным в этой удивительной женщине являлись даже не ее театральные уроки. Кто-то уже из взрослых ее учеников прекрасно сказал, что Бовшек прежде всего не стихи учила читать, а родину любить. Она воспитывала людей. По самой своей природе  являлась просветителем, и это была ее религия.

— Есть ли некий вопрос, стоящий между вами и верой в Бога?

— Почему оказался возможен Освенцим? На этот вопрос я до сих пор не смог найти ответа.

— Какую черту в людях  не терпите больше всего?

— Неискренность. На мой взгляд, открытым быть легче. У меня есть такая особенность: читаю по лицам и довольно много чего могу понять о человеке, просто взглянув на него.

— А вашего ученика по школе-студии МХАТ Евгения Миронова тоже разглядели с первого взгляда?

— Да, но справедливости ради надо сказать, что его рассмотрела и профессионально оснастила еще до меня здесь, в Саратове, Валентина Александровна Ермакова. Он приехал поступать в школу-студию МХАТ, когда набор уже закончился. По счастью, какая-то добрая душа в учебной части подсказала этому, тогда еще совсем юному мальчику: идите к Леонтьеву. И вот в этом прослеживаются знаки и воля судьбы. Могли ведь не назвать мою фамилию, а назвать другую. Или вообще ничего не сказать. Но судьбе было угодно, чтобы Женя Миронов пришел ко мне. Читал «Теркина», который, помню, невероятно шел ему. Совпадал с ним. Меня поразила чистота, творческая индивидуальность и свежесть, духовная первозданность этой личности. Он просто светился изнутри! И увидев все это, я позвонил Олегу Павловичу Табакову и попросил  прослушать одного абитуриента приемной комиссией. Олег Павлович, по счастью, согласился, и все собравшиеся на прослушивание не могли не обратить внимания не только на степень его одаренности, но и на то, что сквозь творческую чистоту сквозила человеческая чистота не меньшей силы. Женя оказался зачислен вопреки обстоятельствам. Он очень талантливый актер, но для меня не менее значимо  то, что Миронов, обласканный всевозможными званиями и регалиями, остается романтиком и при этом человеком могучей воли!

— В каком возрасте вы поняли, что хотите стать актером?

— Я лет с шести всем вокруг об этом уже твердо сообщал.

— А склонность к педагогической деятельности когда в себе открыли?

— Очень скоро после окончания собственной учебы. Не могу сказать, что мой путь в педагогику был таким уж легким. В свое время я ходил к своему учителю Павлу Массальскому, с тем чтобы рассмотрели мою кандидатуру. Но с распростертыми объятьями меня здесь никто не встретил. У театральных корифеев были свои представления на этот счет, я в них не вписывался. Ну а потом я на педагогику все же попал и… запал. Я чувствую здесь себя абсолютно в своей тарелке! К педагогике должно быть внутреннее расположение. Если его не будет, не будет интересно, а не будет тебе интересно, ученики тебя до своих душ не допустят. Юные люди, почти еще дети — это ведь тонкий мир. Они все чувствуют и видят тебя, считай, насквозь.

— Актерами рождаются или становятся?

— Рождаются. Это дар, особенный дар никогда не уходить из детства, не взрослеть. Умение не расставаться с верой в вымысел. Ребенок ведь как воспринимает игру? Как саму жизнь. Я тут посмотрел на сцене саратовской драмы сказку. В зале находились преимущественно дети, и я не могу сказать, чтобы меня порадовало их поведение: они шумели, довольно громко разговаривали, не выключали телефоны. Но в сцене, где принцессе подается отравленное яблоко, дети забыли про все свои отвлечения и начали хором кричать: не ешь, не ешь его! Оно плохое!

— То есть «над вымыслом слезами обольюсь» — это поведенческая примета актеров, поэтов и детей?

— Да, если нет этого — о сцене можно и не думать.

— Но ведь театр — жестокое дело. Среди актеров немало порушенных судеб, актерская профессия  стимулирует такие свойства характера, как зависть, ревность, эгоизм…

— Пусть так, но все вместе это компенсируется ни с чем не сравнимой радостью играть перед зрителем. Это такое острейшее, огромное  удовольствие, что за него не жаль расплатиться всем чем угодно, в том числе бытовой неустроенностью, более чем скромной зарплатой, в особенности в театрах на периферии.

— Вы не только театральный, но и киноактер. Любопытно, народ узнает вас на улице?

— Бывает. Однажды ко мне здесь у вас, в Саратове, подошел на улице мужчина в летах, вгляделся в меня и воскликнул: «Авангард Леонтьев! Да вы же Эдвин Друд! Вы сыграли в сериале «Тайна Эдвина Друда»! Это мой любимый диккенсовский роман». Поклонник Диккенса оказался следователем и даже, как и полагает следователю, проводил меня до гостиницы.

— Вы являетесь председателем государственной комиссии, подписывающим дипломы студентам театрального института при Саратовской государственной консерватории. Александр Галко выпускает свой курс. Как вам показались его ученики?

— Хороший курс. Эти ребята — большие энтузиасты. Смотрел спектакли выпускного курса и видел чистоту, энтузиазм и колоссальную самоотдачу. А когда эта триада ощущается, за ней непременно стоит дарование. Их всего лишь одиннадцать человек, но они хорошо подобранные и, естественно, превосходно обученные. Оснащенные тем ремесленническим инструментарием, без которого актеру невозможно нащупать свою тропу. Еще я хотел бы отметить в этом курсе романтизм — любимейшее мной свойство.

Беседовала Светлана Микулина