Военное детство Саратовского ТЮЗа

70 лет назад повторно родился первый в мире театр юного зрителя

Нынешний год для Саратовского театра юного зрителя юбилейный во многих смыслах: 95 лет назад на берегах Волги открылся первый в мире бесплатный театр для детей и юношества — это было в 1918-м, в разгар братоубийственной гражданской войны, когда вокруг царили голод, тиф и разруха. А 70 лет назад, с перерывом в четверть века, этот театр пережил муки второго рождения и вновь распахнул свои двери для малышей и взрослых.  И снова это событие пришлось на лихолетье — в серединный, переломный год теперь уже Великой Отечественной войны: в ноябре 1943-го вновь образованная труппа приступила к репетициям. Крестным отцом ТЮЗа и его бессменным руководителем на долгие годы стал великий режиссер и верный друг детей Юрий КИСЕЛЁВ. В начале грядущего 2014 г. исполнится ровно сто лет со дня его рождения.

Два десятилетия назад, в канун тогдашнего полувекового юбилея Саратовского ТЮЗа, его главный режиссер КИСЕЛЁВ рассказывал мне, как досталось ему это детище, какие испытания пришлось пережить и преодолеть на первых шагах. Тогда не все из услышанного удалось опубликовать, теперь воспоминания театрального Мастера обретают новое звучание.

Театр для детей или бордель для взрослых?

Юрий Петрович не раз вспоминал, как ранним утром в конце июня 1943 г., сойдя с поезда на пустой перрон прифронтового Саратова, он увидел на стене вокзала лист местной газеты «Коммунист» с кричащим заголовком: «Городу нужен тюз!» Конечно, это его невероятно ободрило и вдохновило — будучи суеверным, как все творческие люди, Киселёв воспринял такое начало как счастливое предзнаменование.

Но уже через несколько часов у него возникли другие впечатления, весьма яркие, но далекие от детско-театральной тематики.

Будущий знаменитый главреж рассказывал, как прямо с вокзала он направился в здание на улице Вольской, где ТЮЗ поселился за несколько лет до войны. Теперь там были другие хозяева и картина глазам Киселёва предстала довольно живописная. Ему сразу стало ясно, что нравы, царящие в этом заведении, вряд ли могут быть взяты за основу воспитательной работы. 

Первое, что он увидел в кабинете директора, — большой бочонок с остатками пива, водруженный на стол. Вокруг валялись пустые бутылки, предметы театрального реквизита вперемешку с чьей-то разбросанной одеждой. Навстречу Киселёву вышел, по его словам, весьма представительный импозантный мужчина лет пятидесяти, с тонкими красивыми чертами выразительного лица, с вьющимися волосами, убеленными благородной сединой. Он назвался  директором и одновременно художественным руководителем театра оперетты, разместившегося в здании, его фамилия была СОЛОГУБ. Все бы ничего, но крупный театральный деятель во время знакомства был… в неглиже, точнее, в одних трусах, что его самого нисколько не смущало.

Кочующий по городам театр оперетты, как пришлось вскоре узнать Юрию Киселёву, в ту военную пору играл заметную роль не столько в культурной жизни Саратова, сколько в жизни  местной элиты. К ней в первую очередь относились директора крупных оборонных заводов, высокопоставленные хозяйственники и тыловые начальники, а также офицеры, прибывавшие в отпуск с фронта. Простым смертным тогда было как-то не до развлекательного жанра. Артисты оперетты не утруждали себя ежедневными спектаклями, на сцену выходили не чаще двух-трех раз в неделю. Тем не менее популярность их была колоссальной, билеты невозможно было достать, их выменивали на конфеты и американскую тушенку из офицерских пайков. После спектаклей, как правило, устраивались «междусобойчики», продолжавшиеся до утра. Слово «бордель» в те времена не было принято (Юрий Петрович в разговоре со мной его тоже не произносил), но оно вернее всего отражает суть явления. В Саратове же театр называли «клубом отдыха» — кстати, до 1937 г. в здании и располагался клуб НКВД.

Поэтому хотя у Киселёва и был на руках «крутой» мандат об открытии ТЮЗа за подписью председателя Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР, в реальности он встретил в Саратове не то чтобы непонимание, а, скорее, недоумение со стороны власть имущих. Ему недвусмысленно давали понять, что завсегдатаи «клуба отдыха» — не праздные бездельники, прожигающие жизнь, а совсем наоборот. Это руководители, на плечах которых лежит ответственность за предприятия, где куется будущая победа, — они работают по восемнадцать часов в сутки. Это боевые офицеры, которые через неделю-другую вернутся на передовую и будут смотреть в глаза смерти. Неужели они не имеют права отдохнуть, расслабиться, снять колоссальное напряжение? А детям сейчас важнее не зрелища, а хлеб, с открытием театра для них можно и подождать до конца войны.

Юрий Петрович соглашался, что в подобных рассуждениях есть своя правда. Но будучи рыцарем детского театра, не мог отступить ни на шаг. Он говорил, что война отняла у детей детство, обязанность взрослых — вернуть им хотя бы частицу потерянной радости. И продолжал бороться, хотя на первом этапе силы были явно неравны.

Киселёв вспоминал, как долго он не мог попасть на прием к тогдашнему первому секретарю обкома партии Павлу КОМАРОВУ. А когда все же пробился к партийному руководству, услышал примерно следующее: да, решение Советского правительства — это хорошо, делайте свое дело, но неужели это настолько серьезно? Первый секретарь был очень далек от искусства и не понимал, в чем разница между опереттой и тюзом. А вокруг него были те самые посетители «клуба отдыха», не желавшие отказываться от радостей жизни в пользу какого-то детского театра. 

Противостояние длилось в общей сложности четыре месяца, до самых ноябрьских праздников 1943 г. Не помогали ни появившиеся союзники в лице деятелей обкома комсомола, ни повторная публикация в газете «Коммунист» с призывом вернуть детям их театр. Все решилось, когда в «Литературной газете» — авторитетном центральном издании, появилась статья патриарха детского театра России Александра БРЯНЦЕВА, посвященная судьбе Саратовского ТЮЗа. Только тогда в дело вмешался ЦК ВКП(б), и согласно законам военного времени, вопрос решился моментально: театр оперетты вывезли из здания на Вольской в течение полутора суток.

Главреж ТЮЗа рассказывал, что слышал, как потом сложилась судьба этого своеобразного творческо-феерического коллектива. Театр оперетты переехал в Тулу, потом куда-то еще, везде его актеры и актрисы имели немалый успех, причем не только на сцене. Но богемная жизнь приносила плоды, не всегда только позитивные. В итоге экстравагантный худрук Сологуб (который, кстати, при всем том произвел на Киселёва впечатление яркого и талантливого человека) пустил себе пулю в висок.

Тиль Уленшпигель заговорил на украинской мове

В конце ноября 1943 г. начались репетиции и уже через три месяца, 20 февраля 1944-го саратовские зрители пришли в ТЮЗ на премьеру. Им показали спектакль по пьесе Исидора ШТОКА «Осада Лейдена», в основу которой легла обработка части знаменитого романа Шарля де КОСТЕРА о приключениях Тиля УЛЕНШПИГЕЛЯ.

Юрия Киселёва тогда вызывал секретарь горкома партии и спрашивал: зачем вы берете для первой постановки такую макулатуру? От режиссера требовали поставить какую-нибудь программную пьесу о подвигах революционеров, о героизме советских воинов и партизан. А если уж обращаться к истории или фольклору, так обязательно на исконно русской почве: «Илья Муромец», на худой конец «Финист — ясный сокол», а в идеале найти произведение, связанное с Ледовым побоищем или Куликовской битвой.

— Мне пришлось объяснять, что ситуация, в которую попали жители голландского города Лейдена в XVI веке, для зрителя военной поры напрямую соотносится с событиями в блокадном Ленинграде, — говорил Юрий Петрович. — Осада войсками испанского короля ФИЛИППА длилась с перерывом более года, лейденцы испытали голод, чуму, лишения и проявили при этом поразительное мужество. В сознании саратовцев, приходивших в тюз, это переплеталось с героизмом наших современников — жителей города на Неве. В конце концов меня поняли. Более того, пьесу Штока стали по нашему примеру ставить в открывавшихся театрах юного зрителя других городов страны.

Но у Киселёва была и другая, более веская причина обращаться не к исконно русскому, а к «интернациональному» материалу. Дело в том, что большинство актеров вновь созданной им труппы, не вполне владели... русским языком.

В постановлении Комитета по делам искусства при Совете Министров, с которым  главреж приехал в Саратов, был пункт о передаче заново рождающемуся театру  имущества и актеров Днепропетровского тюза, в начале войны эвакуированного в казахстанский город Актюбинск. Отдельная история — как Киселёв ездил в этот город и убеждал днепропетровцев перебраться из сытого Казахстана в голодное Поволжье. Конечно, особого энтузиазма у них это предложение не вызвало. Тем более что как раз накануне приезда саратовского гостя, в конце октября 1943 г., пришло радостное известие об освобождении от гитлеровских оккупантов их родного Днепропетровска. Актеры воодушевились мыслью, что скоро вернутся домой, и ни о каком переезде в чужой театр слышать не хотели.

Невероятными усилиями Киселёву удалось убедить украинских артистов, что дома их ждут руины, а в Саратове — подготовленная база для плодотворной творческой работы. По словам Юрия Петровича, решающим фактором оказалась поддержка со стороны признанного неформального лидера труппы Вадима ДАВЫДОВА. Он был авторитетом для товарищей и его слово значило многое. В Саратове Давыдова ждала славная творческая судьба — именно он сыграл главного героя Тиля Уленшпигеля в «Осаде Лейдена», а потом вошел в историю как постановщик легендарного «Аленького цветочка».

Днепропетровская труппа переехала в Саратов, и теперь возникла проблема с их национальной идентификацией. Илья МУРОМЕЦ или Александр НЕВСКИЙ никак не могли говорить со сцены с украинским акцентом, а для Тиля Уленшпигеля и его друга Ламме Гудзака это было вполне извинительно, ведь они голландцы.

Кроме того, в «Осаде Лейдена» было много музыки и танцев, а в этой сфере с украинцами трудно тягаться. Так что премьера удалась во всех смыслах. В культурную жизнь Саратова вошел уникальный театр Юрия Киселёва, которому была суждена долгая и славная жизнь, он стал одной из визитных карточек города на Волге.

Подводя итог своему рассказу, великий режиссер детского театра сказал:

— Думаю, что если бы сейчас пришлось начинать сначала, я вряд ли взялся бы за это дело. По прошествии лет содеянное кажется невероятным, фантастическим. Но в молодости не думаешь о трудностях и проблемах, знаешь только цель. Да и не только в молодости было дело. Энергия и энтузиазм происходили оттого, что мы чувствовали себя нужными, а свое дело — важным. К тому же во время войны не мы одни, а практически все находились в экстремальных условиях, везде требовались предельные усилия. И что бы сейчас не говорилось о тогдашней политической ситуации в стране, в те времена власть имущие умели слушать нас и идти нам навстречу.

Это было сказано в 1993 г. о событиях 1943 г.

Станислав Орленко