Сиротство - от воины, равнодушие - от чиновников

И в год семидесятилетия Победы остаются без заботы дети тех, кто погиб на фронтах Отечественной...

А ведь они вправе хотя бы под конец своей жизни рассчитывать на внимание и помощь. Но почему-то традиционно сироты войны забыты. По-моему, у нас даже такого учёта не ведётся. И сколько их всего, и сколько из них под бременем проблем, как наша читательница, приславшая письмо из Красноармейска, неведомо.

 

Письмо Аграфены Петровны ПРИПУТНИКОВОЙ заставило задуматься о необоснованном отказе в поддержке граждан, отцы которых отдали жизни за родину.

Аграфена Петровна живёт на улице Кондакова в доме 160. В доме, разрушенным временем и бездействием. Думаю, вряд ли кто сомневается, что бездействие имеет разрушительные последствия.

Аграфена Петровна встретила День Победы круглой сиротой. Мама её умерла ещё до войны, а отец погиб на фронте в 1943 г. Все отроческие годы она, как пишет в письме, по чужим людям скиталась. Отцовский-то дом забрали, так что своего угла у сироты не было. Окончив ФЗУ, встала к станку. А ей уже 15 лет было. Аграфена Петровна не указала, где именно начала свою трудовую деятельность. Но из её письма следует, что работала она на одной фабрике. Там и с мужем встретилась, и вместе с ним в общей сложности отпахала сто лет. Работали с мужем в три смены, да ещё год — на стройке. Дом строили. В нём и дали квартиру, в которой доживает свой век вдова...

Дом построен из отработанного шлака, как пишет Аграфена Петровна, и ему сейчас тоже под семьдесят лет. Да и не только в процессе старения проблема. Дом за все годы не знал капитального ремонта. Но в советское время платили за квартиры копейки, а сейчас содержание и ремонт для кого-то обходится в половину зарплаты или пенсии. И всё равно ремонта нет, а есть унижение да истязание жилищно-коммунальным бытом. Вот как описывает наша читательница своё мученическое существование, за которое жизнью заплатил отец-фронтовик. Цитирую письмо: «...дом пришёл в упадок. Сгнили трубы, и канализация течёт под мою квартиру. Вонь стоит всё лето вот уже 10 лет. Под полом сгнили все балки, лопнул фундамент и трещина пошла на второй этаж. Перекосились двери, окна не открываются. В квартире нет вытяжки, и я задыхаюсь... Сплю на диване поближе к выходу: балки с потолка вот-вот упадут на меня... Прогнивший пол закрываю жестью, а потом тряпками, чтобы не провалиться в дыры... Все десять лет со дня первой крупной аварии, когда в техподвале хлестала вода, я хожу по инстанциям. На меня чихать хотели все! Надо идти в суд, но... грех великий по судам русскому человеку мыкаться, да и сил нет...» Сомневаюсь, что обращение в суд столь тяжкий грех. Хотя приходится иногда убеждаться, что для некоторых граждан защита их собственных прав оборачивается стрессом, унижением или, как выразилась Аграфена Петровна, мыканьем. А тут и сил нет у 85-летней вдовы...

Подумаем, однако, о другом: какими надо обладать «стойкостью и мужеством», чтобы в течение десяти лет не видеть того положения, в котором оказалась эта женщина. И каково самообладание у местных чиновников! Видимо, они убеждены, что отец Аграфены Петровны отдал жизнь за царьков, за их бюрократическое благополучие и спокойствие. Поставим вопрос иначе: он погиб, чтобы дочь доживала свой век на сгнивших полах и под угрозой обвала потолка?!

Но главное, что возмутило Аграфену Петровну, — требование за свой счёт капитально отремонтировать дом. Ту же канализацию. А как же федеральная поддержка граждан в капремонте жилья и переселении из ветхости? Почему, задаётся «риторическим» вопросом наша читательница, по какому такому праву «трясут с нас, старух, плату за капремонт в две инстанции, одна — в Красноармейске, а другая — в Новгороде...»

А при чём тут Новгород? И вообще с какого перепуга двумя инстанциями руководить ремонтом и содержанием одного и весьма обычного дома. Или он памятник всемирного значения? В каком-то смысле — да. Этот дом уникален. Он, сотворённый из отработанного шлака, героически простоял без ремонта почти 70 лет. И даже канализационные воды всё ещё не разрушили его основание. Вот только жить в таком доме проблематично. И, на мой взгляд, унизительно. Более того, оскорбляет память воинов, павших в Великую Отечественную. Ведь возможно, что не только Аграфена Петровна, но кто-то из её соседей потеряли своих отцов в ту войну...

Дети погибших фронтовиков вообще никогда не были объектами какого-либо внимания или государственной заботы. Но ведь Великая Победа досталась и ценой жизни бойцов, оставшихся на полях сражений. Так почему бы хотя бы в семидесятилетие наисветлейшего празднования этого Дня не проявить заботу об их детях, которых и в живых-то немного осталось. Впрочем, кто считал?

У Аграфены Петровны в её детские годы отобрали (по её словам!) отцовский дом. Думается, не отобрали. Просто осиротевшую девочку отправили на воспитание в ФЗУ. А по выходе — в общагу, на фабрику. Всё очень просто по тем временам, а сегодня воспринимается подлостью. Но и нынешнее отношение к 85-летней женщине тоже за рамками морали. Может быть, перед тем, как торжественным шагом и с цветами в руках идти к памятникам неизвестным или известным павшим солдатам, стоит заглянуть к таким, как Аграфена Петровна? Или страх не пускает? Вдруг сгнившие доски и балки провалятся или даже дом рухнет? Такое случается. И даже иногда со смертельными исходами. Кто же тогда торжественные речи будет памятникам произносить по столь великому поводу?

Первый день Победы пятнадцатилетняя Грушенька встретила круглой сиротой. Семидесятилетие Великой Победы Аграфена Петровна встречает в сиротстве, оставленная без заботы, внимания и, главное, защиты государства...

Станислав Шалункин