Губернатор Галкин-Враской: тюремщик с душой подвижника

В Саратове решают, как увековечить имя одного из наиболее любимых народом губернаторов

Кого из дореволюционных саратовских губернаторов мы лучше всего помним? Разумеется, СТОЛЫПИНА. Потом, если задуматься, ПАНЧУЛИДЗЕВА — ему памятник в городском парке стоит. А вот Михаила Николаевича ГАЛКИНА-ВРАСКОГО, занимавшего этот пост два срока — с 1870-го по 1879 г., не то чтобы совсем забыли…

Просто, если ваша профессия никак не связана с историей или с тюрьмой, вы вряд ли припомните этого человека. Была когда-то в центре короткая улица его имени — потом её стали величать в честь Розы ЛЮКСЕМБУРГ, скорее всего, никогда даже не слышавшей о Саратове. А ведь именно Галкина-Враского во второй половине XIX в. называли губернатором, сделавшим Саратов столицей Поволжья.

В конце марта наши хранители древностей — сотрудники Радищевского музея и ативисты общества охраны памятников выступили с инициативой увековечить память саратовского губернатора, который первым из своих коллег стал почётным гражданином города на Волге. Повод налицо: ровно через год исполнится сто лет, как этот выдающийся человек ушёл из жизни, это случилось 8 апреля (по старому стилю) 1916 г. Об этом сразу же объявили в прессе. И, наверное, первые вопросы непосвящённых могут звучать примерно так: что же он сделал великого? И если сделал, почему о нём раньше не вспоминали? Краеведы, конечно, сразу же зашумят — ещё как вспоминали! Время от времени появляются о нём публикации. Только вот, как правило, они краткие и, что называется, суховатые, чисто информационные. И диссертация, полностью посвящённая его государственной и общественной деятельности, разумеется, тоже была написана и защищена в Саратове. Это случилось в 2000 г., а через 10 лет её издали в виде книги. И эта работа остаётся единственной. Хотя, как отмечает её автор, историк Сергей ЗУБОВ, упоминаний о Галкине-Враском больше чем достаточно, но всё же чаще это лишь упоминания, порой и очень тёплые, наполненные искренней благодарностью. Он был почётным гражданином не только Саратова, но и Камышина, Вольска, Хвалынска, Сердобска, Петровска, Аткарска, Кузнецка, Царицына, Архангельска. Когда уезжал из столицы Поволжья в столицу империи — Санкт-Петербург, проводы длились ровно месяц. Не хотели саратовцы отпускать своего любимого начальника. Как пишет автор диссертации, уникальным биографическим источником стал целый сборник поздравительных адресов, поднесённых Галкину-Враскому от всевозможных обществ, учреждений, учебных заведений, частных лиц, — многочисленные выражения благодарностей от важных и совсем простых людей, которым губернатор чем-то помог, подкупают своей бесхитростностью. А в Хвалынске был установлен памятный камень в знак благодарности жителей за помощь, оказанную губернатором погорельцам.

Чтобы вспомнить Михаила Николаевича и понять, чем он полюбился саратовцам разного достатка и разного звания, достаточно пройтись по центру города. Консерватория — открыта в
1912 г., изначально называлась Алексеевской, в честь наследника-цесаревича. Она появилась именно здесь, а не в Киеве и не в Одессе, как предлагалось. Это произошло при активном содействии члена Государственного совета Российской империи действительного тайного советника Галкина-Враского. Он уже давно не жил в Саратове, но никогда не терял связи с городом, ставшим для него родным. А возникла консерватория на базе музыкального училища — его тоже основали благодаря этому губернатору.

Кстати, рядом были два храма — лютеранская кирха Святой Марии (на её месте теперь корпус аграрного университета) и католический кафедральный костёл Святого Климента, переделанный в начале Великой Отечественной войны в кинотеатр «Пионер». Оба были построены по инициативе истинно православного Галкина-Враского и открыты вскоре после его отъезда.

Идём дальше: гордость саратовцев — художественный музей имени Радищева. И тут рука губернатора Галкина-Враского оказалась дарующей и любящей. Именно к нему обращался создатель «Малой Третьяковки» и в годы правления губернией и позже — всегда получал самую деятельную помощь. А перед смертью завещал музею свою уникальную коллекцию из двухсот картин, рисунков, статуэток и прочих произведений искусства. 

Если перейти на другую улицу — знаменитый Императорский Николаевский, ныне имени Чернышевского университет (СГУ). И его открытие в 1909 г. не обошлось без стараний и ходатайств Галкина-Враского. Ещё и 8 тыс. томов своей личной библиотеки подарил, которые вошли в фонды будущей знаменитой «научки» — уж здесь-то Михаила Николаевича помнят свято.

Наконец, ещё одно заведение, в двух шагах от университета, где особо чтят память об этом губернаторе. Это Саратовский следственный изолятор и прилегающее к нему Управление Федеральной службы исполнения наказаний. Здесь Галкина-Враского не просто помнят, есть даже посвящённый ему музей. Во-первых, потому что при нём привели в божеский вид тюремный замок (тогдашнее название СИЗО, занимавшего, кстати, целый нынешний квартал от Астраханской до Камышинской (Рахова) и от Цыганской (Кутякова) до Московской). Во-вторых, потому что должность саратовского губернатора он весной 1879 г. сменил на пост начальника Главного тюремного управления Российской империи, которое было только что образовано указом царя Александра ВТОРОГО, Освободителя и Реформатора. То есть стал первым и главным тюремщиком огромной страны. И занимал этот пост дольше всех в царской России — 17 лет, с 1879-го по 1896 г.

Не в этом ли причина того, что до недавних пор в исторических трудах фигуру этого выдающегося государственного и общественного деятеля, конечно же, не обходили — этого сделать было невозможно, но и явно не выпячивали? Как тюремщика прославлять? Для советских историков это, видимо, было и вовсе непреодолимой преградой. А для последующих, либеральных или державных — всё равно, — явным не­удобством, чем-то вроде камешка в обуви. Тюрьму ведь ни на флаг, ни на щит не поднимешь.

А для Михаила Николаевича Галкина-Враского тюремное дело стало, пожалуй, самым главным в жизни. И его столь активной благотворительной и благоустроительной деятельности это не только не противоречило — наоборот, было от неё неотделимо. Ведь кроме того, что выше перечислено, он в Саратове ещё и два приюта построил, один — для сирот на той самой улице, что его имя носила, а в 1930-х гг. стала «розовой», второй — для малолетних преступников на Второй Гусёлке, где воришек (наркоманов тогда среди бедных не было) учили ремеслу и добру. В два раза увеличил количество учебных заведений в губернии, при этом число учащихся в них возросло в восемь раз. А на санном пути из Саратова в Покровскую слободу через Волгу устроил спасательную станцию с ярким фонарём и колоколом, бьющим по ночам, чтобы люди с пути не сбивались. Потом подсчитают, что только в первые годы её существования от смерти на коварном речном льду спаслись более тысячи трёхсот путников.

Надо отдать должное историкам советского периода — царским сатрапом бывшего саратовского губернатора они всё же никогда не выставляли. Похоже, не находили для того оснований. Но есть один эпизод, который постоянно вменялся ему в вину — и не столько историками, сколько литературоведами. Точнее, чеховедами, исследователями творчества Антона Павловича. Имеется в виду история с поездкой в 1890 г. 30-летнего, но уже знаменитого писателя на остров Сахалин и последовавшим за этим написанием книги с тем же названием. Многим его друзьям этот план казался безумным, многим — наоборот, благородным и подвижническим. Но все — и сам ЧЕХОВ тоже, прекрасно понимали, что без санкции власти, сколько не прикидывайся простым лекарем или переписчиком, много о «кандальном острове» не узнаешь. Вот писатель и обратился за содействием к главному на тот момент тюремщику империи — Галкину-Враскому.

В полном собрании сочинений ЧЕХОВА, изданном в СССР, особо подчёркивается в примечаниях, как пусть не сатрап, но реакционный чиновник и бюрократ препятствовал прогрессивному порыву художника слова. Обещал помочь, но не только ничего не сделал доброго, а наоборот — направил депешу своему сахалинскому подручному, чтобы тот не допустил встреч писателя с политическими ссыльными. И вообще Чехов, уже вернувшись в центр России, писал друзьям, что опасается издавать свою полудокументальную-полупублицистическую сахалинскую книгу, пока на тюремном престоле сидит Галкин-Враской. Дескать, как бы не помешал, не наложил запрет. При этом он ещё и критиковал главного тюремщика за то, что тот, побывав на Сахалине почти десятилетием раньше — в 1881-1882 гг. (уже в должности), сочинил показушный отчёт, в котором расписывал прелести островной природы и доказывал необходимость колонизации этого дальнего куска российской земли с помощью именно ссыльных. Якобы там возможно создание из них сельскохозяйственной артели. Чехов такую идею высмеивал и убеждал общественность России в бедственном положении каторжан (в котором обвинял, в том числе, и начальника Главного тюремного управления).

Труд Чехова появился в печати в 1893 г. А уже в следующем, 1894-м, Галкин-Враской вновь отправился на злополучный край земли российской. И уже через год опубликовал свой труд с тем же названием, что у великого писателя, — «Остров Сахалин. Необходимые и желательные мероприятия». Советские историки, конечно, утверждали, что эта командировка была напрямую связана с той бурной реакцией, которую вызвала у правительства книга Чехова. И главный тюремщик постарался с чем-то согласиться в своих записках, что-то смягчить, а что-то и вовсе косвенно опровергнуть. Вот такая получилась литературная дуэль с самим Чеховым! Классик, кстати, послал потом свою книгу начальнику имперского ГТУ с дарственной надписью. То ли в знак своей победы, то ли всё же в знак уважения.

А сельскохозяйственной колонии из ссыльных на Сахалине так и не получилось. В этом опять же некоторые историки увидели причину отставки Галкина-Враского в 1896 г. со своего поста. Если это и так, то отставка была весьма почётной — его сделали членом Государственного Совета и позже пожаловали чин статс-секретаря, что приравнивалось к высшей ступени табели о рангах. При этом бывший саратовский губернатор не только заботился о нашем городе, но и не раз возглавлял комиссии по борьбе с голодом в различных губерниях.

Если же вернуться к тюрьме, то можно сказать, что Михаил Николаевич сделал всё, чтобы облагородить это мрачное учреждение в своём отечестве. Ещё в молодости, в
1860-е гг. он ездил в Европу и привёз оттуда интереснейшие наблюдения за организацией тюремного дела в Пруссии, Франции, Британии, Бельгии. Потом собрал их в книгу, которая многие годы считалась лучшей в России в области так называемого тюрьмоведения. Ещё до назначения губернатором в Саратов возглавлял экспериментальную («образцовую») тюрьму в Петербурге, где арестантов привлекали к разным видам работ, которые делились на «чёрные», «серые» и «белые», в зависимости от поведения узников. При этом им стали платить деньги! Тогда такие шаги были подлинным новаторством. И конечно, огромное значение он придавал преодолению жуткой антисанитарии, царившей до его прихода в российской тюрьме. То есть стал подлинным реформатором уголовно-исполнительной системы страны. Ну а конфликт с Чеховым — видимо, в ту пору это было неизбежным между двумя благороднейшими людьми.

Говорить об этом человеке можно бесконечно — но, надеюсь, всё будет сказано в полной мере в год столетия его памяти. А пока решается вопрос, каким быть памятнику и какую улицу назвать именем любимого нашими предками-саратовцами губернатора Галкина-Враского.

Станислав Орленко