Разин: орёл с головой против двуглавого

Три с половиной века назад было покончено с самым знаменитым бунтовщиком Российского государства

Прямо сегодня мы празднуем 70-летие Парада Победы, прошедшего на Красной площади 24 июня 1945 г. Это безусловная жемчужина нашей истории, венчающая собой громадную железную конструкцию отгрохотавшей войны. Это чёткий шаг солдат, бросающих к Мавзолею флаги поверженного противника, самого страшного в истории нашей страны, а ведь она знала врагов кровавых, вероломных… Но довольно: сегодня не о Победе. Ибо почему-то подумалось: а ведь Красная площадь знала и другие действа, не вызывающие такого восторга, и ведь они тоже в определённой степени венчали собой победы русского оружия и триумф нашего государства, в очередной раз возобладавшего над тем, кто посмел бросить ему вызов.

 

…Таким же июньским днём на Красную площадь, как считается, вывели врага государства № 1. Недавно его ввезли в Москву в железной клетке, с раскинутыми руками, накрепко прикованного цепью, а вот теперь он вышел на главную площадь Московского царства и отдал поклоны на три стороны света, минуя только одну — ту, где стоял в угрюмом своём великолепии монарх. Конечно, речь идёт об «орле Дона», о «народном заступнике» и «отце», первым из русских прогремевшем на всю Европу своим колоссальным нашествием на существующий режим и порядок, о человеке, который тряс Русь Московскую за засаленную бороду и не гнушался пускать кровь. Конечно, это он, человек, который «пришёл дать волю», — Степан РАЗИН.

Саратов помнит два пришествия Степана Тимофеевича: первое — летом 1670-го, когда его ждали, когда саратовские мужики валом валили в пёстрое, неустанно разрастающееся воинство; и второе — осенью, когда потерпевший поражение под Симбирском, бросивший своих мужичков под гнев и дыбу разъярённых царских воевод, раненный в бою Разин метнулся вниз по Волге, ища укрытия… Но в Саратов его уже не пустили: из страха ли, разуверились ли? Кто ж теперь знает. Да и сама история великого атамана обросла таким количеством мифов, домыслов, самых фантастических допущений, что теперь уже трудно вычленить из них истину. 

Но мы попробуем.

 

Идея русского бунта актуальна, а порой и печально плодотворна во все времена. И поныне, в веке XXI, в эпоху, которая до известных событий на Украине считалась относительно «травоядной», наш человек скрипнет зубами: эх, чиновничек (гаишник, депутат, олигарх), хороший ты человек, но ещё лучше бы ты был, когда б висел на фонаре или на осине. И во все времена жители нашего многострадального Отечества, от души хлебнув очередного произвола власть имущих, призывали на их головы очередного же народного мстителя, который теперь-то уж точно восстановит справедливость и воздаст каждому по заслугам!

Вся беда состояла и состоит в том, что никогда и ни в какие времена такие мстители и «народные заступники», даже лучшие из них, не ратовали непосредственно за интересы народа. Даже сам «батюшка Степан Тимофеевич» по большому счёту лишь использовал настроения, справедливо бродившие в народе во времена позднего правления царя Алексея «Тишайшего»; использовал удобные для него качества и наклонности народа. Использовал талантливо, был убедителен и красноречив: «…иду на бояр, приказных и всякую власть, учиню равенство». Но после первого же крупного поражения разжал Степан заскорузлые мужицкие пальцы, с мольбой и надеждой вцепившиеся ему в запястья, в щиколотки, в край атаманского кафтана, и махнул на Дон. Полгода он метался, ища сторонников, полгода призывал, заклинал, угрожал, убеждал: дескать, братцы-казаки, чёрное мужичьё негодно к ведению крестьянской войны, разбежалось после первого же сражения с регулярной армией, но мы-то, мы в своё время с двумя тысячами казачьего войска трясли всю Персию! Совсем недавно ввергали в страх столицу! Неужто не рискнём собрать войско и грянуть на головы Москвы, на жирные шеи бояр?..

Не рискнули. Не собрали.  Выдали «орла Дона» властям свои же — казачья старшина. 16 июня 1671 г. Степан Разин был казнён в Москве, умертвлён, как мы знаем, страшно, через четвертование. Отчизна искренне и жестоко оценила удаль Разина, его размах. Да что я — всё уже давно написано: «И кто из достойных тобой не погублен/ О гулкие кручи ломая крыла?..»

 

Спроси сейчас у рядового жителя России: с чем у него ассоциируются Степан Разин и его бунт, головёшки и искры от которого летели по всей стране и едва не подпалили Москву? Удаль, бесстрашие, ответят — лихой атаман всё-таки был, и песни о ком попало в народе не складывают; жестокое время рождало жестоких людей, ответят другие, но даже на их фоне Стенька выделялся — дескать, стрелял в иконы, выказывал буйный и грубый нрав и в ватагу свою подбирал людей по разнузданному своему вкусу.

И вот этот «буйно-разнузданно-лихой» стереотип давно и прочно заслоняет некоторые черты исторического Разина. А между тем это был человек с холодной головой, умеющий анализировать, просчитывать, мыслить глубоко и сильно.

…Осенью 1652-го, будучи двадцати с небольшим лет от роду, он отправляется на богомолье в Соловецкий монастырь — пешком две тысячи вёрст, от Азовского до Белого моря. Второй раз он вернётся сюда в 1661-м, а между двумя этими паломничествами «богоборца» Степана пролегла военная и дипломатическая работа (Разин от имени Войска Донского вёл переговоры с калмыками, с турками и персами), пролегло активное участие в ведении дел этой огромной казачьей республики, которую возглавлял, напомним, его крёстный отец, атаман Войска Донского Корнила ЯКОВЛЕВ. В это время Степан Тимофеевич активно изучает языки: как свидетельствует секретарь шведского посольства в Персии Энгельберт КЕМПФЕР, Разин владел помимо русского турецким, татарским, калмыцким, персидским, польским — в общей сложности восемью языками! В 1663-м Разин впервые проявляет себя как талантливый полководец: он совершает поход на крымских татар и наносит им тяжёлое поражение близ Перекопа. Победа столь блестящая и яркая, что об этом немедля доносят царю Алексею Михайловичу, и тот с удовлетворением выслушивает — впервые! — это имя: Разин Степан.

Вот таким 37-летний Разин подошёл к Великому бунту: человеком очень опытным, образованным, глубоким. Со своими представлениями о чести и бесчестии, со своей мерой добра и зла, свободы и разумного её ограничения. И ах, да: как написали бы советские историки — «с обострённым чувством справедливости» (в разные годы оно, это чувство, усматривали и у молодых УЛЬЯНОВА и Льва БРОНШТЕЙНА, и у кровавого чудовища террориста НЕЧАЕВА, выведенного в «Бесах»; у каждого своё представление о справедливости).

Не подкачал и Степан Тимофеевич: он порвал с богатой верхушкой Войска Донского, заявив о своём праве на никем не ограниченные действия, и принялся разбойничать на Волге. Впрочем, все эти великие и малые дела С. Т., достойные самого роскошного пиратского романа, хорошо известны и много раз описаны и исторической наукой, и богатым воображением беллетристов. Последовавший в 1667-1669 гг. Каспийский поход Разина потрясает размахом, широтой маневра и, прошу прощения, невероятной наглостью: среди прочего, он нанёс под Баку поражение флоту шаха Персии Аббаса II (при том, что персы имели четырёхкратное превосходство) и взял немыслимые трофеи. Инцидент с персами имел громадный резонанс: о Разине узнали все окрестные державы, дошла весть и до Европы, и до самого царя Московского, который принёс шаху извинения за действия своих не в меру лихих подданных. Но во всех этих дипломатических нотах чувствуется явная гордость русского монарха за своих удалых «ребятушек»: такую гордость, верно, чувствовала королева Елизавета I Английская за откровенного пирата Френсиса ДРЕЙКА (и возвела его в адмиральский чин), такую гордость чувствовал король Карл II за знаменитого головореза Генри МОРГАНА (и назначил его вице-губернатором Ямайки). Царь отпускал Разину и его удальцам все вины — с тем чтобы те остановились и пошли под руку государства. Дрейк сумел остановиться, Морган сумел, оба умерли в богатстве, в титулах и, главное, в своей постели.

…Разин не сумел.

 

В 1669 г. Разин вернулся на Дон. Со всех уголков огромной страны к нему потянулся люд, в котором преобладали, как сказал бы безмерно почитаемый мною Лев ГУМИЛЁВ, «субпассионарии» — люди бойкие, активные, но не способные на системные действия, на целенаправленный расход своей буйной энергии. Проще говоря, «голутва» (то есть голытьба; сам Разин, разумеется, был ярко выраженным «перегретым» пассионарием, который знал, как распорядиться щедро отпущенной ему жизненной энергией. — Авт.). В числе примыкавших к Степану были не только униженные и оскорблённые, но и откровенно криминальный элемент, которым С. Т., впрочем, никогда не гнушался, а если нужно, в любой момент мог прижать к ногтю. Особо сильный приток «кадров» шёл как раз из наших мест: низовья Волги были «Диким полем», где кипело страшное варево из множества компонентов — этнических, религиозных, социальных; относительный порядок был лишь в островках цивилизации, городках-крепостях Царицын, Саратов, Самара, а всё остальное мироустройство тогдашнего Поволжья было суть разброд и шатание. И всё это щедро хлынуло к Разину. 

Чего ждали? Равенства, пресловутой «воли»? И этого тоже. Но многие просто хотели приключений, жизненного разно­образия, много хлеба и мяса, много зрелищ и крови — крови «двуглавого орла», Московской Руси и её бояр, дьяков, «добрых людей — бахвалов, опричников и палачей», как сказано в уже цитированном здесь стихотворении Бориса ЧИЧИБАБИНА. Что вышло на деле? Разин сам был ещё тот «орёл», но орёл с головой: он прекрасно понимал, что с пёстрым и недисциплинированным воинством, не гнушающимся ни насилием, ни мародёрством, далеко не уедешь и не уплывёшь. И вместо ожидаемой вседозволенности «субпассионарии» с Волги и иных концов «чёрной» Руси получили железную руку атамана и груду запретов: пьянство после взятия очередного города — запрещено, за кражу — казнь на месте, за насилие и блуд — мгновенная смерть, за матерную брань — батоги и плети. В воинстве Степана Разина была установлена дисциплина, которая могла сравниться разве что с дисциплиной татаро-монгольской армии. И это не пустые слова.

И вот эта армия, разросшаяся до 60 тыс. человек, идёт в Великий поход. И вот один за другим падают к его ногам города. Ход Крестьянской войны освещается даже в европейской прессе (!): было, было к тому времени такое, и, повторяю, Разин стал первым русским, прогремевшим на всю Европу. Ещё из Царицына и Саратова он начинает рассылать своих атаманов по ряду направлений, но все эти векторы движения были устремлены на главную цель — на Москву. К осени
1670-го Разин подминает под себя территории, намного превышающие размеры любой из стран Европы: он контролирует Поволжье и Заволжье, свыше двадцати городов в междуречье Дона и Волги, часть Слободской Украины — за ним, и много ещё чего. «Посланный против мятежников генерал ДОЛГОРУКИЙ требует стотысячную армию, а иначе не решается…» — писали в европейской прессе того времени.

Мог ли он победить? Что было бы, не потерпи он роковое поражение осенью
1670-го под Симбирском, дойди он до Нижнего Новгорода, чтобы зазимовать там, собраться с силами, укрепить армию — так, как он, собственно, и планировал? Есть разные позиции. Знаменитый историк Сергей СОЛОВЬЁВ не решился ответить на этот вопрос, указав только на «крайнюю противоречивость целей» повстанцев, которая не позволила бы им удержать власть, даже если бы Разину удалось овладеть Москвой (впрочем, в долговременность большевистского режима в 1917-м и особенно в 1918-м тоже никто не верил. — Авт.) А по мнению того же Льва Гумилёва, каждая крестьянская война обречена. Бывали в мировой истории прецеденты, когда повстанцы и бунтовщики брали власть в стране (в частности, не единожды — в Китае: кому интересно, почитайте про Чжу ЮАНЬЧЖАНА, выходца из крестьянской семьи, предводителя бунтовщиков, ставшего императором и основателем династии Мин). Но каждый раз это оборачивалось выбиванием половины населения, чудовищным падением уровня жизни и сращиванием верхушки бунтовщиков с остатками предыдущего режима, их качественным перерождением. Чтобы убить дракона, надо стать драконом, верно?..

Антон Краснов