Этих двух саратовских долгожителей, прошедших Великую Отечественную войну, объединяет один секрет здоровья.

 

Вкалывал в аду

Худайберды Минкулову сто четыре года. Примерно с год назад он сломал шейку бедра — распространённейшая травма пожилых людей, и поэтому основное время проводит теперь в постели. Для него это странно, потому как ещё в сто два года он довольно стремительно бегал по лестнице своего небольшого частного домика, что в самом центре города.

Худайберды живёт под патронатом своей чудесной внучки Полины, которая присматривает за ним душевно и весело. Это тот самый случай, когда представители двух разных возрастных категорий не просто друг друга понимают, а нежно любят.

Человек, которому уже век с лишним, не может не заинтересовать: за счёт чего  же и как ему удалось достичь таких лет?

Старый солдат не скрывает своих секретов: никогда не курил, пил очень мало, если только хорошее вино. А самое главное, он всегда старался никогда не злиться, не негодовать на других людей и много, очень много работал. Руки у этого человека поистине золотые: кузница, литейное производство, паяльное ремесло — ему удавалось многое. 

В девяносто с лишним лет ремонтировал для уймы соседей телевизоры и упрашивал председателя профсоюзного комитета его родного предприятия: 

— Ты бы, Григорьевич, за меня похлопотал, может, мне директор какую работу ещё поручит? Я ведь справлюсь, не сомневайтесь…

Профсоюзный лидер и не сомневался — в надёжности таких, как Худайберды, сомневаться по меньшей мере глупо… Минкулов прошёл войну, воевал в Сталинграде. Пулемётчиком вкалывал в аду, видел не просто торжество смерти, а её праздник. Столько лет прошло, а война не забылась и долгие десятилетия мучила снами, в которых мгновенно возникал город, превратившийся в руины. И всё это прокручивалось в миллионный раз: как солдаты — и наши, и противника, сражённые насмерть, падали на стылую землю десятками, сотнями, тысячами жертв. Ему казалось, что живых в Сталинграде было меньше, чем мёртвых, — мёртвые превращались в баррикады, за мёртвыми спасались живые.

Санитарочек не хватало, их убивали наравне с военными, и солдаты перевязывали себя сами — вместо стерильных бинтов использовали подчас гимнастёрки, рвали зубами и накладывали жгутами, о стерильности никто и думать не думал: когда ты в преисподней, уж какая тут может быть стерильность?! Всё вокруг рвалось — мины, сердца, барабанные перепонки. Люди глохли и почти теряли рассудок, потому что никакое самое страшное и натуралистичное кино не сравнится с тем, что видели бойцы, воевавшие за  Сталинград, — месиво из человеческих тел, сплошной град огня.

— Если бы не ранение, я и не выжил бы, видать, — говорит старый солдат. — Так что ранение меня спасло. Из батальона, в котором служил, я один и остался. Всех остальных братков моих выкосило. Подчистую. Смертюшка высоко в Сталинграде косила и славно куражилась. В Сталинграде пир её был. Я, думаете, почему столько лет на свете живу? Энто мне за Сталинград, должно быть, воздаётся. 

Скажу честно, от этих слов я покрылась мурашками. А может, это действительно правда? Среди очень старых людей и впрямь есть прошедшие такими фронтовыми дорогами, что, кажется, только ангелы небесные и могли уберечь от смерти.

Разумеется, хотелось узнать у своего собеседника, не было ли у него уже в мирные дни какой-то особой диеты, какого-то особого расписания жизни? Не было. Вот чай хорошо заваренный, правда, особо жалует и к фруктам, а также всяческим острым приправам вроде чеснока и жгучего перца неравнодушен — восточный человек ведь, ему, стало быть, даже положено приправы любить… А ещё одно абсолютно точно: в жизни Худайберды всегда было много работы. И от работы он никогда не бежал.

— Без работы скучно, — признаётся фронтовик. — Мужчина, он должен работать. Без дела слоняться много мудрости не надо, но жизнь-то без дела пуста. Работа, она смысл всему придаёт. Работа и уважение к ближнему, капелька тепла от одного человека к другому — и жить как-то уютнее… Я  не очень правильно говорю, но вы ведь понимаете, о чём я?

— А может, вам ваш знак зодиака силы дарит? — полушутливо-полусерьёзно обращаюсь я к ветерану. — У вас ведь весной день рождения, какого числа на свет появились?

Старый солдат озадаченно посмотрел на меня и смущённо покачал головой.

На этот вопрос мне ответила внучка ветерана Полина:

— Точное число рождения у деда неизвестно, год — тот проставлен точно, а вот с числом незадача получилась… Так что дедушка когда захочет, тогда и может свой день рождения справлять. Правда, удобно? Дед, кстати, когда был моложе, любил угощать близких, друзей, собирать столы. 

Человек со множеством дней рождения… Такой вот оказался интересный жизненный поворот темы. Может, нам стоит тоже взять эти рецепты на вооружение — отмечать, когда захочется, свой день рождения, много работать и никогда не злиться на ближних?

 

Мечта о правде

Николай Петрович КНЕСТЯПИН родился в 1917-м. В отличие от Худайберды, Кнестяпин сущий «мальчишка» — вековой юбилей он будет справлять только в первых числах декабря.

На кителе Кнестяпина столько медалей и орденов, что буквально глаза слепит. Военная биография у него более чем впечатляющая: ещё до Великой Отечественной он прошёл через Халхин-Гол, где, кстати, видел легендарного ЖУКОВА.

Шофёр, связист, политработник — вот они, фронтовые специальности Николая Петровича. Сталинградское училище связи сотворило из солдата  хорошо подготовленного связиста. Но, по его словам, самым главным и жизнеопределяющим университетом связи стала передовая.

Под пулями и бомбами волочить катушки, искать разрывы, перебитые «вены» и «артерии» связи на линии — вот она, его непростая работа. Фронтовое начальство и друзья-товарищи отмечали: Кнестяпин — прирождённый связист, у него не только уши чуткие, у него есть то особое чутьё на связь, то самое чутьё, которому нельзя обучиться и которое врождённое. В 1941-м Кнестяпин оказался среди тех, кто стоял под Москвой, кто сполна испытал ужас и потери тех страшных месяцев.

— Я-то ещё в аристократах ходил — связист, кум королю, а вы только представьте, каково было пехоте? — рассуждает фронтовик. — Вот уж кому досталось так досталось, на своих горбах ребята непомерный груз осилили…

Как истинный воин, этот человек куда больше говорит о других, чем о себе. Это уважительное отношение к другим, к сотоварищам, в особенности к тем, кто не вернулся, у него в крови.

После войны ветеран много работал, очень много читал, особенно исторической, краеведческой литературы. Не меньше любимых книг занимали его время и семья, общение с фронтовыми друзьями. А ещё Николай Петрович всегда интересовался историей своего рода и края и стремился увековечить память о тех, кто не вернулся домой. Кто заплатил своей жизнью за Победу. Цена Великой Победы оказалась тоже великой, оплаченной молодостью, инвалидностью, смертью миллионов солдат Второй мировой. Только в родной деревеньке ветерана, что в Пензенской области, не пришли с войны тридцать человек! Тридцать душ из одного только небольшого населённого пункта…

Когда фронтовик был моложе, он вёл активную переписку со множеством боевых друзей и с юными следопытами. Его заветная мечта — чтобы правда о вой­не, её ужасе не оказалась забытой.

Николай Петрович — один из удивительного поколения, повидавшего на своём веку и голод, и холод, и битвы, и стройки послевоенного времени. Он и сам как птица феникс: из любых болезней-хворей всегда поднимался — высокий, худощавый, гордый человек.

А рецепт его долголетия прост — тренировка ума книгами и обязательные прогулки на свежем воздухе. Ныне по улице он уже не ходит, но гостей встречает бодро и радушно.

— Я не люблю любых видов ненависти, — сказал мне ветеран. — Я не люблю, даже когда люди начинают друг на друга кричать. Из крика ничего хорошего не рождается.

Два этих человека — одни из немногих оставшихся в живых. Те, кто сейчас ведут войну с немощью, со старостью, те, кто, несмотря на более чем солидный возраст, умеют жить, а не выживать. И те, кто являются гарантами нашей памяти.

Поэту Виктору КОЧЕТКОВУ принадлежат такие вот строчки:

Когда по всей стране

 идут на стенку стенка,

мы памятью спешим 

в солдатское вчера.

Нам нынче говорят: 

«Из вас ещё «военка» 

не выбита, как пыль 

из старого ковра».

Славно, что среди нас живут те, в ком сияет и звенит эта самая «военка». Те, кто собственной плотью и кровью помнят и Москву 1941-го, и Сталинград 1942-го, и Берлин 1945-го.

Славно, что они живы. Что они ещё в силе. Что они — наша живая, вековая память.